Моя история о войне: "С маленькими блокадниками мы жили одной семьей"
Детская обида на отца за то что он на проводах на фронт нес на руках маленького братишку, а не ее, сменилась горечью, когда в дом пришла похоронка. Мать сильно плакала в тот день, а потом доставая документ из-за иконы всхлипывала по ночам, думая что дети ничего не слышат. Однажды когда мать ушла за хлебом, сердобольная первоклассница расправилась с "черной бумагой": поставила стул на стул, вынула похоронку и съела ее. Мама, такая же чуткая к болям всего мира, как и Шура, ругать дочку не стала.
Семья Александры Колотилиной попала в Кыргызстан еще в 1880 году, поселились в селе Беловодское недалеко от Свято-Троицкого монастыря, там где раньше был миссионерский пункт. Потом это место называли Светлый мыс, позже там располагался сельхозтехникум, сейчас называют село Ак-Булун Тюпского района Иссык-Кульского района. Это как раз один из тех населенных пунктов, куда во время войны привезли детей, вывезенных из блокадного Ленинграда. А детей блокады разместили в Сару, Темировке, Семеновке, Теплоключенке...
Рассказ Шуры Колотилиной ценен тем, что ее детская память сохранила удивительно точные детали жизни и быта самого села, ее жителей и детей блокады, которых привезли в 1942 году и они проживали в селе вплоть до его расформирования уже после войны.
- Мама была в войну письмоносицей. А в военное время дисциплина была железная - почту доставляли вовремя. Утром ехала телега из Каракола в Рыбачье. А вечером возвращались обратно. В любую погоду, в любое время года. Иногда не успевали добраться засветло. И почтальоны оставались у нас в Светлом мысе на ночевку. В доме были две большие комнаты, большая русская печь, и за войну у нас столько людей перебывали: эвакуированные из Литвы, Эстонии. Например, Эльза Григорьевна и ее сын Алик. Бывали и студенты из сельхозтехникума. Как-то цыгане ночевали. Мама всех привечала.
Еще до войны в селе Светлый мыс построили дом отдыха для трудящихся. С началом войны там долечивались раненные с фронтов. И еще неподалеку на пустыре построили полигон, там проводили обучение бойцов, и хотя нам туда было запрещено ходить, но мы все равно туда бегали.
Сообщение о том, что к нам едет детский дом из Ленинграда вызвало настоящий переполох и среди взрослых и среди детей. В школе рассказывали о блокаде, фронте и по радио говорили, в киножурналах - все хотели их увидеть.
Чтобы освободить для них помещения раненых из Дома отдыха отдали в семьи колхозников. И нам с мамой и братишкой поселили двух бойцов, фамилии их запомнились - Зозоля и Попуча. У Попучи не было руки. К нашим соседям подселили двух обмороженных, у одного не было ноги, у другого – пальцев, и мама делала им перевязку. Одного из них: Попучу - назначили директором школы, и он жалел меня-первоклашку, потому что я постоянно теряла карандаш и ревела посреди коридора. А он спрашивал: "Что Александра опять плачешь?" и отдавал мне свой карандаш.
Председателем сельсовета в Курменты и Светлом мысе был пожилой мужчина Сейтказиев - о нем никто и не вспоминает почему-то, а секретарем назначили Токтогон Алтыбасарову- она была совсем девочкой 16-ти лет. Вот они вдвоем по решению облисполкома встречали и записывали ленинградских детей в ведомости. Говорят сейчас ничего не осталось в архивах.
Маленьких блокадников на поезде доставили до Рыбачьего, а потом на телегах до Курменты. Тетя Шуры Колотилиной была прачкой в Доме отдыха и она рассказывала, как они встретили детей, помыли их и что вид у них был ужасный: худенькие и изможденные.
На Иссык-Куль дети приехали не одни: их сопровождал директор детдома Хлебников Леонид Сергеевич и воспитатели. Всех не помню, но моя двоюродная сестра ходила заниматься к блокаднице - учительнице Сойкиной Евгении Степановне. Приехал с ними и завхоз Степан Сойкин и врач Антонина Ивановна Васюковских.
Мы, дети стали учиться в школе с детдомовскими ребятами: Морозовой, Катей Задыхиной, Толиком Мазарчуком и другими. С ними я закончила 7 классов. С Люсей Васильевой мы так сдружились что воспитательница отпускала ее к нам домой. В нашу домашнюю коммуну.
Мама все так организовывала, что минутки свободной у нас не было: каждый был вовлечен в процесс изготовления носков для фронта. У нас жили студенты из техникума Дрешпан и Щетинина из Долинки. Раненные из соседних дворов приходили - шерсть теребили, бабушка пряла. Иногда присоединялась эвакуированная из Ленинграда женщина с ребенком из соседней избы. А мама за ночь носки вязала.
Этот талант организатора - скорее ее жизненный, семейный опыт выживания. Как потом рассказала тетя - мама моя последняя княжна из старинного княжеского рода Соколовских. У них был большой дом в Беларуси. Отец мамы – погиб в 1914 году. И получается бабушка осталась одна с 5 детьми. Мать отдали за кулацкого сына, чтобы она смогла выжить, а тут революция. Сложная жизнь. Но все навыки - и как грибы выращивать и экономить - все пригодилось в войну.
Потом после снятия блокады в 1944 году, когда война стала заканчиваться и детей стали забирать из Курментинского и всех остальных детдомов - отцы с фронта, матери из блокадного Ленинграда, родственники. Кого не нашли, так и остались в Кыргызстане. Некоторых малышей еще сразу удочерили или усыновили. И помнится трагедия, когда женщина выходила малышку, а потом нашлась ее семья и ей надо было отдать девочку.
С подружкой-блокадницей с Люсей Васильевой мы вместе поступили в женскую школу в Пржевальске. Часть детей отправили в Сару, Нововознесеновку. Там было 10 классов и они потом могли поступить в институты. Гену, Ваню, Мозарчук отправили в техникум на шахтеров. Гена Морозов стал кандидатом наук, дружил с Ильгизом Айтматовым. Гена был талантливым: "Безлюдная выемка угля из шахт" - это тема его кандидатской работы. Но блокада его догнала и он умер очень рано. Ваня Хайкара стал военным. Мы с Катей Задыхиной (Шершневой) поступили в педагогический институт, стали учителями. Но это потом.
Надо чтобы все понимали, что во время войны в Курментинском детдоме все было организовано очень четко. Дети были одеты даже получше сельских ребятишек. Всегда было что покушать. У них был свой огород, сад еще монастырский, покос. Никто не лодырничал, всегда работали, чтобы сделать запасы. И сельчане также приносили, и шефы организации были. Палаты у детей были по 6-8 человек. Государство специальными решениями и плюс по партийной линии назначали кураторо -шефов. Сначала для обустройства детдома, потом для постоянной помощи.
Но наши миры - детдомовский и домашний во время войны всегда пересекались, поскольку горе было общее. И сельчане старались лишний раз приласкать, подкормить блокадную малышню.
Первое официальное знакомство с детьми, вывезенными из блокадного Ленинграда, состоялось в большом зале сельхозтехникума. И не в первые дни их приезда, а когда их чуть -чуть откормили, отмыли, сшили им одежду. И чтобы отвлечь детей воспитательница - высокая женщина Валентина занималась с детьми пением.
В день концерта, когда собралось все село и блокадную малышню стали поднимать на сцену - выстроили вместе в ряд в одинаковых платьях и костюмах цвета хаки - худющих, с тонкими шеями и большими глазами, и они по команде затянули "Вставай страна огромная"... весь зал плакал. А в зале то были: женщины-вдовы, да солдатки, их дети, старики - отцы да матери солдат, да раненые, те кто чудом остался жив. А потом маленьким артистам так хлопали, люди сердцем понимали, что дети смогли добраться так далеко на Иссык-Куль, что теперь они не на войне, что все они люди также уберегают детей от бомб и голода - это тоже Победа!
Директор детдома - бывший офицер Сергей Иванович Хлебников для своих подопечных доставал все что мог и делал для ребят все самое невозможное. Особенно внимательно следил как дети учатся. И с местными людьми смог подружиться. Уважали его. И председатель Сейтгазиев и колхозники. Один отец фронтовика Чемлей или Чикелей Искембаев был чабаном, он несколько раз устраивал для детей блокады походы в горы - выше села в горах была монашеская пасека и там стояла ашара. В такие дни всем составом дети выдвигались в горы. В горах отец солдата угощал всех чаем, боорсоками, резали барана. Для детей это было настоящим праздником. Вернулся ли сын чабана с фронта или нет - они так и не узнали.
Мамины свекольные конфеты
Александра Колотилина рассказывает, что запомнилось мамино лакомство - "у нас был огород, мама отваривала свеклу красную и белую, вечером ставила на листы и получались свекольные конфеты. Мой брат проснется пораньше и во все карманы эти конфеты напихает и так бежит в школу - а там и сам поест и с детдомовскими поделится.
Мама по карточке хлеб получала, я с ней ходила иногда. Однажды выпросила у мамы - давай я схожу. Меня и отпустили. В пекарне нам отвешивали хлебушек и заворачивали в тряпочку. И так мы шли домой. А есть то хочется. Все детишки корочку отломят и сосут. А я гордая, раз мне доверили принести хлеб для всей семьи - мякиш таскаю. К дому подходить, а там только корочка и осталась от 300 граммов хлеба.. Я чуть не умерла от горя: как мама с братиком будут есть? А дети сразу; "Шурка обжорка!". Стыдно.
Никто не делился на домашних и детдомовских. Брат девчонок и мальчишек в дом приглашал, и я приводила. Всем места и теплоты хватало. Все знали что мы наравне. У нас отец погиб, у них отцы и матери в блокаде остались. Директор школы с первого дня запретила расспрашивать блокадных ребятишек что да как там было в Ленинграде.
Мы приносили в класс пирожок, морковку, а блокадные дети отказывались. Неудобно им было. Толя брат мой, когда отец погиб наш, попросился в класс к детдомовским. Все мы друг друга понимали и нас объединили детдомовских и домашних. И мы относились к ним с уважением, они столько пережили. Правильно нас воспитывали.
Когда повзрослели ребята стали сам рассказывать - папа моряк или как остались одни без родителей. То что мы выросли среди блокадников - наша боль - мы их лучше понимаем. Однажды была в Ленинграде на Пискаревском кладбище в Ленинграде в 90-е годы. Там женщину хоронили - подошла, а рядом с гробом -две женщины. Спрашиваю почему родных нет - а женщины ответили, что нет у нее никого, все в блокаду погибли. А своей семьи не получилось. Многие из них детей не родили, долго не прожили, так и остались бесприютными. И я с ними постояла, вроде как со своими блокадными из Курменты.
И эта война постоянно в воспоминаниях в обычной жизни. Увидела недавно как дети зимой катаются на льду - вспомнила как мы завидовали детдомовским - им из гумпомощи американской ботинки на деревянной подошве дали - ботинок из шенельной ткани прибит к деревяшке. Огромные такие , так дети на них катались как на лыжах. Забава!
Когда новорожденных вижу - опять война в глазах - у нас одноклассница была из эвакуированных Сгибнева - имя не помню - прибежала к нам домой. Говорит у нас мама родила - помогите! Мама туда - а там младенчик в газеты завернут. Представляете голый и в газеты зимой - больше ничего нет из вещей. Мама дома собрала что было, в бутылку молока отлила, соседи что-то нашли -собрали приданное малышу.
А как мы ревели с братом, когда корова померла? Обняли ее и воем в голос как взрослые. Понимали, что тяжелей выживать теперь придется. В войну дети быстро взрослеют.
Все дети и взрослые колоски собирали, а ребята постарше еще торф копали для топлива, в Тюпском районе болотистые места - там и копали пластами, иногда по пояс в воде, а мы младшие и девчонки - выносили его далеко на берег.
Каждый вечер на каждый двор выдавали 5-10 кг зерна: пшеницу, ячмень... мы на стол высыпали и так выбирали, большое для семян, второе на муку, третье в отход... Утром председатель забирал все - взвешивал - не украли ли? Зернышко не могли съесть.
Выше нашей деревни был Золотопром - почему то там делали патоку – иногда ее давали детям как лакомство - на всю жизнь запомнили: была она слишком сладкой, жженой и коричневой.
Воровства как в других детдомах у нас не было. Много в Светлом мысе было садов монастырских насажено. Урюк, яблони - еще монахи высадили, когда ставили монастырь в 1980-годы. Из падалиц запекушки делали - детдомовские с нами делились.
Легенда ходит, что из Ленинграда детдом привез пианино с собой. Нет, конечно, пианино было в самом Доме отдыха до их приезда. Но то что воспитатели, учителя были воспитанными культурными людьми - точно. И эвакуированные тоже - профессора, ученые музыканты. Лица помню, имена уже нет. Хорошие были люди.
В селе из 50 человек, кто на фронт ушел, примерно 20 не вернулись. У нас и папа и родня мамы и отца все воевали.
